Антон Кулаков - Дерево и пень[СИ]
Повисла пауза.
— А все потому, что Настя послала свою секту…
— Но Вероника, — сказал Марк, — раз он сразу предпочел тебя ей — значит он любил только ее, а тебя…
— Использовал как временное убежище. Но Марк, — подняла руки Вероника, — он же даже не позволил мне оставить в себе частичку его.
— Подожди, ты сама же захотела…
— А я и хотела, — заплакала Вероника, — я только потом осознала что совершила самую страшную глупость. Я осознала это, когда уже сидела в этом кресле, и в меня входил металл, убивший моего ребенка… Господи, кто же надоумил эту религиозную истеричку бросить ее чертову секту… Кто?
— Я… я говорил с Настей некоторое время назад на эту тему, — сказал Марк и понял что его опять подвело чувство высшей справедливости так как Вероника смотрела на него очень враждебно.
— Ты хочешь сказать что это был ты? Это ты надоумил эту тощую суку бросить ее секту? Это сделал ты?
— Я…, — Марк не знал как выправлять ситуацию — она вышла из под его контроля. И зачем всегда говорить правду — ведь только пострадаешь лишний раз от своей правдивости! Сколько раз он себя за это корил, — да. Я боюсь, что это сделал я.
Вероника смотрела на него глазами полными жаркой ненависти.
* * *Возле тихого сельского кладбища стояли два автомобиля. Темный Вольво, на котором приехали Александр и его мать и черный катафалк, на котором привезли гроб с Денисом. Вокруг безмолвных могил стояли высокие березы с сильными стволами и черно–белым рисунком, который не создавал ощущения траура над пространством. Елизавета настояла, чтобы Дениса похоронили подальше от Озерска — нашли это кладбище — в Тверской области, далеко от Озерска, далеко от несчастной Вики, которая по прежнему мучилась в тюрьме и даже не подозревала, что ее сын уже умер. Свекровь и муж даже не удосужились сообщить ей эту новость — передали в тюрьму сообщение и повезли гроб в глушь — где никто и никогда не поинтересуется, кто покоится в свежей могиле без памятника. Скоро могила зарастет сорной травой, постепенно исчезнет бугор… И будто никого и не было здесь. Не существовало никакого Дениса, который родился от порочной связи, да, собственно и связи то этой не было.
Как только гроб опустили в яму и начали засыпать землей Елизавета вздохнула. Ее тайна теперь зарыта здесь, на этом кладбище. Теперь надо уничтожить данные о том, что этот ребенок когда либо существовал — и тогда Вика уже не сможет ничего доказать и останется в тюрьме до Страшного суда.
Когда Александр и его мама сели в автомобиль, внезапно Сашу разбил сильный кашель:
— Ты чего? — испугалась Елизавета.
— Да поперхнулся, — ответил Александр.
Но кашель снова вернулся, когда они приехали домой. Елизавета собралась заварить чай, как вдруг ее сына снова разбил тот самый тяжелый, страшный кашель, с которого все началось у Дениса… Очень скоро Александр ввалился в кухню, он дергал руками и хватал воздух ртом, как рыба, которую выбросило на берег:
— Ма…ма, — хрипел он, — ввввврраааачааа…
Елизавета от неожиданности выронила фарфоровый чайник, который только что вымыла, вскрикнула — чайник разбился — и бросилась на помощь сыну.
— Сашенька, что с тобой, — запричитала она.
— Вы…зови… врааача…, — хрипел Александр.
— Господи, только не то, о чем я подумала, только не эта страшная болезнь, от которой все умирают, только не это, — бубнила она себе под нос, пока бежала к телефону.
С кухни раздавалось кряхтение Александра и странный свист.
— Алло… скорая помощь? — закричала Елизавета, — мой сын задыхается… НЕТ — сорвалась она на визг — это НЕ ТО САМОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ! Это не оно! — истерика продолжалась, Елизавета никогда не признает за собой ничего, даже то, что ЭТО может быть как раз ТО САМОЕ заболевание! — Приезжайте скорее…
Она продиктовала адрес и положила трубку. Вбежав на кухню, она увидела, что сын лежит на полу без сознания. Он очень тяжело дышал…
На другом конце города в это же самое время шла борьба за жизнь другого человека — и этой несчастной была Вика.
Утром этого дня к ней в камеру заглянула одна из надзирательниц. Она присмотрелась к сидевшей в камере Вике и прищурилась:
— Убийца, можешь расслабиться!
Молчанием ответила камера.
— Эй, ты, ненормальная, — повысила она тон, — я к тебе, сука, обращаюсь.
Вика повернула в ее сторону голову, но не сказала ни слова.
— Ты нормальная вообще? Умом тронулась?
— Сама ты с головой не дружишь, — хладнокровно ответила Вика.
— Ах ты, тварь! Будет мне всякая мразь говорить такие вещи!!! Так слушай, дрянь, можешь свой концерт обиженной матери прекратить.
Вика изменилась в лице.
— Твой ублюдок сдох в больнице!
Вику убила эта новость — она сорвалась — бегала по камере, громко кричала, ревела, пока слез не осталось. Из нее вырвали частичку того, что еще могло спасти от полного сумасшествия — а именно то, ради чего жила — сына. Вся остальная жизнь и все мотивы были благополучно пропущены и проигнорированы. После того, как первый эффект от новости прошел — пошла вторая волна — совершенно собой не владея, Вика забралась на спинку кровати. В этот момент она увидела что оконное стекло скручивается к центру и резко темнеет до темно–коричневого цвета. Вика завизжала и выполнила прыжок вниз головой, вероятно рассчитывая разбиться об угол тумбочки. Но она промахнулась и упала на пол, перевернувшись. В этот момент на шум в камере обратили внимание — Вику практически вынули из петли, которую она связала из простыни.
К спасенной от самой себя девушке пришел Булюкин:
— Я понимаю ваше горе и приношу Вам свои соболезнования, — начал он разговор с Викой, которая в смирительной рубашке лежала на кровати, — но этот мир — для тех кто остается жить.
— Я не хочу жить, — сказала Вика.
— Вы сами себя загоняете в угол — вам это не нужно — поверьте мне — вы еще можете бороться.
— С кем? — безразлично ответила адвокату Вика, — с кем и главное, зачем, я должна бороться?
— С обстоятельствами. С той ложью которая погубила вашего сына, и может погубить Вас.
— Кто вы такой чтобы говорить мне что я должна делать? — возмутилась Вика, — у меня умер сын. Мне больше ничего в этой жизни НЕ НУЖНО.
— Нет! Нужно! Вы же можете ответить тем людям из–за которых страдаете! Ваша свекровь останется безнаказанной — а она ведь даже не была в палате когда Денис умер! Ей было наплевать — она даже похоронила его неизвестно где — никто не знает куда уехал катафалк с гробом.
Пауза.
— Как он умирал? Вы это видели? — Вика напряглась. Ей предстояло узнать ужас того, как умирал в одиночку ее единственный сын.
— ДА! Я это видел, и это было неприятное зрелище — не от того, что сам Денис не боролся — он боролся до последнего вдоха. Вы можете им гордиться… Но… Он умер в полном одиночестве, угасал на глазах! А ваша свекровь заявила, что его смерть избавит ее от того греха, что на ней висел. Она была уверена, что все это смоет ее позор.
— Она… она так и сказала? — Вика не цеплялась за последнюю надежду, она все еще сохраняла реноме правильной семьи, которой никогда не существовало.
— Да, — сказал Булюкин, — она это сказала сразу после смерти вашего сына. Она рассматривала эту трагедию только с позиции собственной выгоды, которую она получала в случае его смерти.
— Вот стерва… Она себе не изменила, — сказала Вика, — что ж, значит я буду бороться с ней до последнего. Она заплатит за то что сделала. Вы можете мне устроить встречу со следователем
Через полчаса в палате Вики сидел следователь и записывал:
— Моя свекровь увезла меня из Архангельска, изменила мне возраст, сделала поддельный диплом — она сделала мне новую жизнь, в которой был только один луч света — это мой сын.
Булюкин стоял в стороне, слушал рассказ Вики, а про себя думал — вот теперь ты заплатишь за все свои злодеяния, Елизавета… Булюкин услышал убаюкивающий звон. Такой приятный и ненавязчивый звонок колокольчика. Он будто предупреждал его — Будь осторожен, ты еще не одержал верх. Могут прийти другие и восстановить свою справедливость. Но адвокат не прислушался к предупреждению звонка. А он все звонил и звонил, будто настраивая адвоката на то, что приговор ему уже подписан.
15. ВТОРОЙ ЗВОНОК
Света сидела в редакции на стуле, схватившись за голову. Ее план дал страшную течь — заявление в газете о пристрастии Лехи к наркотикам имело обратный эффект — радиостанции — все как один — сняли с эфира его песни. Скорее всего сказался воспитательный момент — не может публичный кумир молодежи оказаться банальным наркоманом — все его поклонники тоже бросятся на поиски всевозможной «радости» которую можно понюхать, скурить или вколоть. Радиостанции давно держались такого курса — наркоманов от музыки боялись как огня. В свое время, когда одной педагогической тетеньке стало известно о наклонностях Джорджа Майкла — его песни как ветром сдуло из эфира. В том же направлении улетели Элвис Пресли и Квин. Могло достаться и Битлам, но за них пообещал оторвать что–нибудь нужное руководитель департамента образования — так что все делали вид, что Леннон и сотоварищи ничего запретного не употребляли.
